— Нет, они заверили… — начал Брок и споткнулся о мой вопрос, как об извилистый древесный корень.
Едва зажившая нога вывернулась особенно резко и боль прошила от пятки до висков, заставив запрокинуть голову и заорать.
Я мотнула головой, смахивая слепня, что навязчиво нарезал круги около меня, а умирающая приняла этот кивок на свой счет. На ее губах вдруг проступила улыбка, словно она сумела передать какую-то эстафету. Черты ее лица разгладились, голова неестественно повернулась в сторону — не иначе мышцы шеи враз отказали — и девушка собралась преспокойно отбыть в мир иной. Все бы ничего: моя совесть осталась при мне, не сдавшись в плен шкурным инстинктам, а девушка умерла, судя по лицу, счастливой… Но тут я заметила змею, до этого прикрытую воротом.
Опять стала напоминать включенную лампочку Эдисона.
— И уж точно не баба. Второе: если я не дойду до этого вашего гребаного кнёсса, то, извини, умру сама. От такой же клятвы, чтоб ее!
Это утро ничем не отличалось от других. Разве что туман был плотнее обычного. Я вышла на порог с ведром в руках: недалеко от дома тек ручеек, спускавшейся с горы. Он был неширокий, но когда-то заботливые руки запрудили его, сложили камни лоханью, и теперь я там каждое утро набирала воды.