Мало того, Касс терялся в догадках, что такого мог наговорить Магрид Оливии, что она готова была переступить через себя. События закручивались так стремительно, что у герцога не выдалось даже возможности передохнуть и поговорить с ней начистоту. Можно было просто залезть в ее голову — и тайнам конец, но тогда чем он лучше Магрида, да и простит ли Лив ему очередную мерзость? Он и так слишком много ей задолжал. К грузу прошлой вины добавилось раскаяние за то, что пришлось вывалить на нее правду о ее роли в сохранении равновесия. Касс отлично понимал, что эта новость должна была ее раздавить: бить правдой всегда было больно, но жалеть ложью в итоге оказывалось вдвойне больнее. Причинять Оливии боль Касс не хотел. Он хотел совершенно другого, и это было таким неожиданным, как повалившееся поперек дороги бревно и, возможно, если бы не гарзула, то он и не понял бы, как глубоко успела пробраться в его душу мятежная охотница.