Рабство не тяготило. Правда, тот марш-бросок по самой жаре обошелся каравану дорого – все жутко устали, некоторые рабы сбили ноги, а у меня обгорели плечи и почему-то уши. Распознав хворь (и врезав плеткой забормотавшему о чуме вознице), господин Сиваши обмазал меня желтой пахучей мазью и определил ехать в фургоне. Развалившись на мешках с крупой, я мог любоваться хмурым Ракшем, который пешком пылил за повозкой – демона солнце не брало. Удовольствие портили только попутчицы – обезножевшие рабыни. Глупые клуши! Целый день над ухом бу-бу-бу. О чем может трепаться парочка полуголых баб в присутствии полуголого мужика? Во-во. Пусть радуются, что я сегодня паинька, не то показал бы им, где у меня что и какое. Даже в рабстве есть свои недостатки.
Ребенген до сих пор с содроганием вспоминал табун малолеток, которых взрослые оставляли на его попечение. Академия после такого казалась раем.
Я закрыл глаза, воскрешая в памяти мое столкновение с Седьмым, бесконечные эксперименты с мудрилами, собственный опыт. Магия царила вокруг, остро, до боли покалывала кожу, щекотала кончики пальцев, холодила и припекала. Ну и что из всего этого – Ракш? Очень вовремя вспомнилось, что разрушение заклятий порой вызывало странные и вполне материальные эффекты, так что у меня есть шанс вульгарно поджариться. Подумав, я не стал лезть в окружающее меня месиво, позволив потокам магии течь свободно, постепенно истончаясь в темноте. По мере того как выдыхалось волшебство, его внутренняя структура становилась проще и рельефнее.
– С Бастианом?!! – не поверил Ребенген. – И что он сделал?
– Очень хорошо, – мрачно усмехнулся Лорд. – Но на нем было заклятие немоты. Полагаю, он не сам его на себя накладывал.