С 19-го века Россия путешествует на стальных колесах. Огромное улучшение со времен деревянного тележного обода, повозок, экипажей и саней с максимальной мощностью в шесть лошадиных сил. Огнедышащему паровозу не страшен ни дождь, ни снег, ни стужа и ни летний зной. Весело посвистывая, тянет он по рельсам череду дребезжащих вагонов, не всегда быстро и точно, но зато надежно и немного терпения, граждане, доставит он вас по назначению. Какие только типажи и человеческие характеры вы не увидите в этих ковчегах, но во времена к которым относится наше повествование в основном заполнены они были женщинами. Всевозможных возрастов, наружностей, разнообразнейших нравов и темпераментов своим трудом они сделали возможной победу. Шесть лет прошло после великой войны, но горе которое она принесла скоро не уходило. Наперечет оставалось мужиков на Руси, да и те были покалеченные ветераны с медалями на лацканах замызганных пиджаков и не все из уцелевших обладали исправной мужской амуницией. Детей было редко слышно и мало видно — женщинам почти не от кого было рожать. Пахло нищетой и горем, но отчаяния не было. Бывало им и похуже, но знали они, что справятся и с этим демографическим бедствием. Перед лежавшим на верхней полке плацкартного вагона Дормидоновым проплыли башенки Казанского вокзала, и поезд устремился по тысячекилометровому стальному полотну к Ташкенту. Несмотря на усталость, спать ему не хотелось, он продолжал обдумывать события прошедшего дня. В соседнем купе заиграла гармонь и женские голоса затянули знаменитое, «Вот кто-то с горочки спустился — Наверно, милый мой идёт. На нем защитна гимнастёрка, Она с ума меня сведёт…» Певуньи вкладывали в песню свои души, свои мечты, свои надежды. «Вот она какая сегодняшняя Русь,» глубоко тронутый, думал про себя Сергей Кравцов (читатель наверняка догадался, что это был он), «печальная, безропотная и измученная. Много плохого досталось этим женщинам при новой власти. Живут в тесноте, спят в холодных постелях, недоедают, а вкалывают на лесоповалах, колхозных полях и в шахтах не хуже мужчин. Такой же была моя Маша,» с грустью вспомнил он о своей жене. «Ничего, скоро я с нею увижусь,» под постукивание колес он задремал, но воспоминания обступили его.
Неразлучная чекисткая пара, разгоряченная погоней, предвкушая похвалу, славу и почести, была готовы наброситься на близкую добычу. Однако, попрощавшись с хозяином и выйдя за порог, они оцепенели. Высокая женская фигура в светлом платье с синим платочком на коротких волосах шла по деревянному тротуару. Она несла продуктовую кошелку. Заметив выбежавшую из барака белоголовую девочку с прыгалками в руках, женщина, достав маленький кулек, угостила ее пригорошней конфет. «Это та самая диверсантка из театра. Она здесь,» прошептала в ужасе Нинель. «Вдруг она меня узнает? Тогда все пропало.» «Не паникуйте,» образумил ее Никодимов. «Они у нас в руках. Им некуда деться. Вопрос сейчас только о методе их ареста. Спрячьтесь в кузове грузовике. Мы возвращаемся в зону.» Прежде, чем они отъехали, двое из числа приехавших с ними держиморд выпрыгнули на землю. Cо скучающим видом они уселись на лавочке, окруженной бурьяном. Зыркая по сторонам и все замечая, оба закурили. В Чикаго или в Майами они сошли бы за гангстеров — тупые свиные глазки, узкие лбы, свирепые хари и несуразно огромные тела.
В сентябре в Магадан приходит осень. Теплые дни убавляется, пасмурное небо того гляди прольется дождем, холодный режущий ветер гонит по улицам охапки желтых шуршащих листьев и под жалобные крики чаек в бухте Нагаева раскачиваются на волнах первые льдины. Нинель Полторацкая вымахнула на площадь вне себя от ярости. За месяц пребывания в провинции вдали от столичного метрополитена, перезвона курантов и рубиновых звезд над кремлевскими башнями она начала терять свою хваленую выдержку. Сказывались переживания последних недель — осада в поселке со смертельным исходом, заключение в бараке промеж некультурного сброда и двухсуточный пеший переход в Магадан. По возвращении ее встретили с почетом: поставили в столовой на обкомовское усиленное питание и разместили в той же самой гостинице для партработников, правда, номер ей достался другой — в прежний поселили заезжего китайца, корреспондента газеты Жэньминь Жибао. Сегодня утром перед зеркалом в ванной с горестью рассматривала она свою внешность: тон лица стал какой-то несвежий, возле рта наметились морщинки и под подбородком зависли противные складки. «Какая тут гимнастика лица,» вполголоса пробурчала она. «Бегаешь по делам целый день, так что язык через плечо и домой еле доползаешь.» Нинель рвалась вернуться в Москву, она постоянно запрашивала руководство, ей опротивел этот захолустный город с его промозглым климатом и серой унылой гладью студеного моря. Но ее не отпускали, похоже, что верхи имели на нее планы. Она страстно надеялась, что сегодня все разрешится — неспроста этим утром ее вызвали в управление МВД по Колымскому краю. Предьявив пропуск и удостоверение, пройдя через три охранных поста, она вошла в помпезную с высоким потолком приемную, а оттуда, после короткого ожидания секретарша позволила ей войти в кабинет. За длинным столом сидело двое военных. Один из них показался ей знаком. «Полковник Шрага,» представился он. После падения Берии он расцвел и женщины томно вздыхали, провожая взглядом его молодцеватую фигуру. На синем кителе его серебрились погоны с тремя золочеными звездочками, темно синие брюки с лампасами падали на кожаные полуботинки, синяя фуражка его с красным кантиком лежала на отдельном столе возле батареи телефонов. «Будете с ним работать, Нинель Ефнатьевна,» сообщил ей другой, в генеральской форме, как оказалось, хозяин кабинета. «Наслышаны о ваших мытарствах. Вы настоящая героиня, просто Зоя Космодемьянская, какая-то. Но родина требует от вас новых жертв. Тов. Шрага облачен доверием партии и правительства, он прибыл к нам выполнять задание Политбюро. Вместе с ним вы будете уничтожать антисоветских отщепенцев, посмевших замахнуться на материальные ресурсы нашего народного государства. Вы знаете преступников, вы видели их, вы были в их стане, нам необходима ваша экспертиза.» «Что я должна делать?» агрессивно спросила Нинель, закуривая папиросу. В соломенной шляпке с павлиньим пером, желтым в красную клетку облегающем платье и резиновых ботах на каблуках она бросалась в глаза. «В ногах правды нет, давайте присядем и закажем что-нибудь из буфета,» дипломатично предложил генерал, вызывая секретаршу. «Сейчас Нюрочка принесет нам целый поднос, ешьте-пейте на здоровье,» радушно обещал он. «Это очень серьезно,» заговорила разведчица с сильным чувством ненависти в голосе. «Мы должны призвать классовых врагов к порядку.» Глубоко затянувшись, она пыхнула густым дымом в лицо появившейся буфетчицы и продолжала, «Они осмелились напасть на нас, когда мы за праздничным столом подняли тост за тов. Сталина. Начлага тов. Волковой загонял их в бараки, но они убили его вместе с замом. Оба погибли как герои. Затем последовала смерть моих верных товарищей. Какая трагедия!» Ее подведенные тушью глаза наполнились слезами, ресницы дрогнули; деликатно сморкнувшись, она утерлась кружевным платочком. «Что вы скажете о положении в лагпункте?» наседал с вопросами генерал. «Они готовы возобновить работу на прииске?» Дружески улыбнувшись, он пододвинул к ней блюдо с горкой кетовой икры. «Не думаю,» большой столовой ложкой Нинель загребла морепродукт и, не колеблясь, отправила питательную массу в свой широкий рот. «Все кого я там встретила настроены крайне антисоветски.» Она чуть-чуть примолкла, вслушиваясь в свои ощущения. Вкусовые сосочки на ее языке ликовали и требовали еще. «Заключенные хотят свергнуть социалистический строй и реставрировать монархию.» «Интересно! А нам куда?» почесал в кудрявом затылке Шрага. Нинель пожала плечами. Она не могла удержаться и зачерпнула больше икры. От удовольствия глаза ее затуманились. Ее собеседники удивленно смотрели на нее. «Откуда у них винтовки? Вот главный вопрос!» настаивал генерал, в то время как его коллега делал записи в блокноте. «Их вооружают самураи. Не сомневаюсь в этом,» поделилась разведчица, захапывая с блюда последние остатки деликатеса. Облизнув ложку, она кокетливо рассмеялась и слегка рыгнула, прикрыв рот рукой. «Если мы докажем, то это грубое вмешательство во внутренние дела СССР; дело попахивает международным конфликтом,» потянулся в своем кресле генерал. Восемь лет назад в составе 6-й гвардейской танковой армии он участвовал в боях на Ляодунском полуострове Северного Китая. «Мало мы иx тогда набили, никак не успокоятся.» «Верно, такие безответственные действия со стороны Японии могут привести к войне,» повернулся к нему Шрага. «Если так, то приказ придет из Москвы. Tебе дано все необходимое для разгрома мятежа. У тебя пехотный полк, эскадрилья бомбардировщиков, танковая бригада и парашютный батальон. Это больше, чем достаточно. Если понадобится флот, сообщи. Мы запросим Главное командование ВМФ.» Из никелированного электрического самовара генерал налил себе чайку с лимоном и осторожно отпил глоточек. «Вот, что я думаю,» произнес он. «По пути следования твоей армады на Колыму Япония, завидев такую концентрацию военной мощи может забеспокоиться — уж не собираемся ли мы напасть на Хоккайдо? Последует дипломатический запрос. Вот так то, Борис Николаевич! Будь осторожен! Не выходи за рамки!»
«Они там, но сколько их я не знаю, думаю, что не больше пяти,» разглагольствовал Шрага. Сыщицкая команда сошлась в его кабинете и прилежно внимала своему начальнику. Было накурено, душно, жарко; кто-то открыл форточку, чтобы впустить свежий воздух, но немедленно получил нагоняй — «Трухов, ты слишком самостоятелен. Разрешение на это ты испросил? Ну, ладно, оставь как есть. От вашей махры в глазах щиплет; я вас едва вижу, товарищи.» Шрага, осунувшийся, но вдохновленный, поднялся со своего кресла и стоял перед заваленным десятками дел письменным столом; его глаза сияли, сердце пело, удача была близка. «Штурмовать начнем завтра за полчаса до рассвета. Филеры уже на местах, в час ночи рота автоматчиков оцепит район, семья в доме напротив сотрудничает с нами, они настоящие советские патриоты, там у нас лучший наблюдательный пункт. Утром загребем всех бандитов без остатка. Трупы нам не нужны; их не допросишь. Брать преступников живыми. Вопросы есть?» Последний раз перед боем оглядел Шрага свой отряд. Все они были ребята, как на подбор: идейные и безгранично преданные делу Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, правда, различались по уровню подготовки и стажу, но это, как известно, дело наживное, зато рвения у всех было хоть отбавляй. Благодаря их усилиям были разоружены тысячи внешних и внутренних врагов, затаившихся в Москве и Московской области. «Вопросы есть?» повторил он. «Если нет, то всем отдыхать. Завтра у нас трудный день.»
Спалось им плохо, шум и мелканье огней проникали сквозь жидкие шторы. Поднялись они ни свет, ни заря и, наскоро собравшись, вышли на улицу. Идти было недалеко. Под хмурым предрассветным небом на площади у заводской конторы уже толпился народ. Ожидая открытия, пришедшие поеживались от холодного ветерка и, подняв воротники плащей и курточек, переминались с ног на ноги. Тяжелая дверь в Personalabteilung (отдел кадров) растворилась в восемь и толпа двинулась в зал ожидания быстро выстроившись в чинную, молчаливую очередь. Стоя, они заполняли анкеты, стопка которых лежала на столике у входа. В основном здесь были молодые беженцы из ГДР, разочаровавшиеся в жизни под советской оккупацией; из местных жителей присутствовало несколько подростков и женщин зрелого возраста, которым по семейным обстоятельствам был нужен заработок; но не было здесь ни калек, ни инвалидов — они находились дома или в больницах под присмотром врачей. Служащая отдела кадров, чопорная, сухая дама с седыми буклями и затянутая в синий деловой костюм, приняла Кравцовых в своем кабинете. Супруги заняли указанные им места в глубоких кожаных креслах возле громоздкого дубового письменного стола. «Guten Morgen, Mein Name ist Frau Weber,» женщина поднялась со своего места и протянула им руку. Кравцовы представились и подали ей свои анкеты. Поправив пенсне на напудренном носике, госпожа Вебер углубилась в чтение. Несколько раз одобрительно покачав головой, она удалилась в соседнее, тесно заставленное шкафами, помещение, где через открытую дверь ее можно было видеть сверяющейся с картотекой. Вскоре она вернулась с сияющей улыбкой. «Вы наш герой, г-н Кравцов. Вас прекрасно характеризуют ваши бывшие коллеги и полиция. У нас есть место старшего геолога в Раммельсберге.» Она перечислила обязанности и назвала оклад. «Устраивает ли вас?» «Несомненно,» Сергей перевел свой взгляд на Машу, которая сидела бледная, с потерянным лицом. Ее глаза были расширены, брови приподняты, губа слегка закушена — она явно была не в своей тарелке. «Можете ли вы подобрать работу моей жене? Вот ее анкета.» «Wie lange sind Sie schon in Deutschland?» обратилась она к Маше. Та, оцепенев, сидела с непонимающим лицом. «Г-жа Вебер спрашивает: Bы давно в Германии?» подсказал ей муж. «Eine Woche,» бодро ответила она и сквозь силу улыбнулась. «Я вижу, что по специальности вы музыкант. С этим вам следует обратиться в консерваторию. Мы заняты добычей руды. Также вы работали на стройке в Якутии. Какие обязанности вы выполняли?» Маша опять ничего не поняла. Сергей перевел и она внимательно выслушала. «Ich habe die Häuser gebaut,» попыталась произнести она, но запуталась в словах. Она чуть не плакала. Г-жа Вебер озадаченно смотрела на Машу. «У вас нет специальности пригодной для нашего предприятия.» Затем она обратилась к Сергею. «Я бы посоветовала вашей жене поступить на курсы немецкого языка.» «Г-ж Вебер, прошу извинения,» Сергей замялся с неловкой улыбкой. «Прежде, чем приступить к моим новым обязанностям, мне необходимо поехать в ГДР и повидаться с матерью. Я не видел ее пять лет.» «Конечно. Сколько времени вам понадобится?» «Не больше недели.» «Прекрасно. Счастливого пути.» Они обменялись рукопожатиями. На этом прием закончился. Попрощавшись, Кравцовы покинули кабинет.
Через три дня Сергей вернулся в Мюнхен и по телефону испросил аудиенции с фон Лампе. Час был ранний, через окно телефонной будки Сергей видел мало изменившуюся городскую площадь, островерхие крыши зданий, голубей, парящих в высоте, маленький продуктовый базарчик, разместившийся под тентами на брусчатой мостовой, и серые облачка, плывущие по хмурому небу. Голос у собеседника был скрипучим и недовольным, Сергею казалось, что ему откажут и повесят трубку, но разрешение было получено и он, зажав под мышкой портфель, направился по знакомому адресу. Алексей Александрович встретил его в прихожей своей квартиры, поздоровался за руку, провел по недавно вымытому коридору в полутемное тесное помещение, которое находилась за запертой дверью в дальнем конце. «Прошу в мой кабинет,» хозяин любезно изогнулся, посторонился и усадил Сергея в скрипучее креслице напротив небольшого письменного стола. Сам фон Лампе уселся по другую сторону и скрестив руки на груди, приготовился слушать. Утренний свет едва пробивался через узкое оконце под потолком и полутьму рассеивали зажженный торшер в углу и настольная лампа под синим абажуром. Хозяин так спешил, что принимал гостя в своем домашнем халате, надетые на босые ноги разношенные шлепанцы еле держались. «Вы уверены, что можете верить Отто Крюгеру?» фон Лампе с сомнением провел рукой по затылку и слегка наклонил голову вниз. «Отто — заблудившийся человек,» объяснял его гость. «Всю свою жизнь Отто искал правду. Гитлер показался ему плох, тогда он переметнулся к Сталину. Там оказалось еще хуже. По всей видимости, он начинает понимать. У него наступает прозрение. Данные, которые он доставил…» Сергей осекся. Раздался короткий стук, дверь распахнулась и вошла Наталья Михайловна. В руках у нее был поднос с дымящимся кофейником, фарфоровыми кружками, молочником, сахарницей и корзинкой с печеньем. На ней было домашнее будничное платье, покрытое длинным фартуком. Она была расстроена. Брови ее сошлись к переносице, глаза потускнели и уголки губ несколько опустились, как будто ей хотелось плакать. Наталья Михайловна была потрясена, что Маша, с которой она неделю назад подружилась, попала к советским в лапы и сейчас где-то в подземелье сидит на нарах. Впрочем Наталья Михайловна верила в целебную силу кофе и, узнав о беде, тут же отправилась на кухню, где заварила крепчайший мокко. «Как такое могло случиться?» неустанно бормотала она себе под нос. «Маша не хотела расставаться со мной ни на час; потому и пошла на огромный риск,» Сергей ухитрился расслышать ее ворчание. «И то верно; без любви, как без солнышка, век не прожить,» посетовала пожилая женщина; поставила поднос и, ничего не ответив на слова благодарности, печально удалилась. «Прошу покорно. Будьте любезны, угощайтесь, пожалуйста,» фон Лампе сделал жест рукой и наполнил обе кружки. Облачко пара на мгновение заслонило его лицо. Сергей терпеть не мог кофе, но из вежливости взял горячий сосуд и осторожно пригубил огнедышающую жидкость. «Отто по моей просьбе передал мне массу материала,» продолжил Сергей, убедившись, что шаги Натальи Михайловны затихли вдали. «У меня в портфеле имена надзирателей и охранников, работающих в Веймарской тюрьме, их фотографии, их послужные списки, план тюрьмы и расположение камер, где находятся интересующие нас лица.» «Кто может проверить, что у вас правильная информация?» строго спросил хозяин. «Приходиться рисковать. Туда я пойду один. Друзья Отто в управлении сфабрикуют приказ о переводе подследственных в другое местоположение, я появлюсь в штабе как офицер советской армии и заберу их с собой. Мне не привыкать. Во время войны я три года изображал оперуполномоченного НКВД. Обошлось.» «Раз на раз не приходится. Очень рискованно,» покачал головой фон Лампе. «Малейшая неувязка и все пропало. Между тем РОВС имеет большие планы. Хотим послать вас в Москву расширять нашу агентуру.» «Я понимаю, но без Маши мне жизни нет. Что еще можно предпринять, чтобы спасти ее? У меня нет сил устроить штурм тюрьмы. Как РОВС может помочь нам?» сказал Сергей как можно мягче и закрыл глаза, не желая своим взглядом вынуждать ответ. «У нас есть форма полковника госбезопасности. Месяц назад один комиссар проиграл ее в карты в пивной в Эрфурте. Дружественные нам кельнеры переправили это добро в наши руки. Тот офицер чуть крупнее тебя, но портной подошьет китель и галифе. Сапоги не проблема. Погоны, кокарду, амуницию и остальную экипировку мы найдем. Тебе надо стать офицером НКГБ. Удостоверение — самое трудное. Официанты в Восточной Германии постоянно подбирают их за своими подвыпившими посетителями и мы знаем, как выглядит последняя версия.» «Мелочей нет. Cколько наших ребят погорело из-за скрепок в пропусках. Советские скрепки ржавели, немецкие — нет и это сразу выдавало подделку.» «Да-да, мы это знаем и стараемся предусмотреть все. Когда тебе нужно быть готовым?» «Сегодня!» в голосе Сергея послышалось рыдание. «Одним словом, чем быстрее тем лучше,» фон Лампе посуровел лицом, глянул коротко и тут же отвел глаза. Черкнув адрес на листке бумаги, он протянул его посетителю. «Иди туда. Там тебе сделают фотокарточку для удостоверения, снимут мерку и подгонят форму. Будешь выглядеть молодцом. Главное, не раскисай и держи себя в руках.» Они поднялись, прошли в прихожую и обменялись крепким рукопожатием. Открыв дверь, Сергей прыгая через ступени, устремился к парадной двери. Старый генерал с тревогой смотрел ему вслед.