Торфинн и впрямь не нуждался в указаниях.
– Венкевильяна… она… она творит своих отпрысков, свои отродья одного за другим… так не может даже сам лорд Гримменсхольм…
– Здесь! – каркнула упырица. – И здесь! И здесь!
– Именно! – вступил в разговор некто высокий и тощий, в длинном коричневом балахоне то ли местного жреца, то ли странствующего проповедника. – Зачтём ведьме преступления ея! Пусть в купели огненной, на смертном краю, покается! Пусть…
– Экое вы недоверчивое племя, – проворчал человек в длинном плаще. Плащ заколебался, словно руки под ним что-то искали, возможно, в поясной сумке. – Держите. Задаток. Как было оговорено с вашим набольшим. Герром Гримменсхольмом. Да, и будьте осторожны… с этой вещицей. Даже ваших феноменальных регенеративных способностей может не хватить, если… впрочем, это уже не моё дело.
– Дык там того, этого, война, значит, – как-то даже застенчиво вдруг сказал он. – А где война, там и пожива нашему брату. В городе-то скверно стало, метут всех подряд, в кандалы – и в когорту… а кто упрямится, того вздёргивают, высоко и сразу. Ну и, конечно, позабавиться-то где ещё, как не возле войны? – Он ухмыльнулся, настолько гнусно и нехорошо, в маленьких его глазках появилось такое выражение, что Хомке захотелось немедленно дать дёру.