— Но ты отдала все это в обмен на своего Тюхтяева. — горько прошептал он.
Марфушу он носил в клюве, это верно. Даже на Лазорке иногда катал по двору, намотав на седло кокон из одеялец.
И даже когда я стою перед ним совершенного голая, все равно молчит.
К моему малодушному облегчению, графиня накануне что-то съела и теперь маялась животом, так что наш двухдневный визит прошел в полупустой усадьбе. Дети занимались с гувернанткой, на этот раз немецкого происхождения, Николай Владимирович настороженно смотрел на Люську, опустившую глаза под черной вуалью.
— А чего ты сама хочешь? От меня ты что хочешь? — он нависает надо мной так, словно не было сейчас того потока любви. Злой, обиженный. — Я бы еще понял, если бы сбежала, перестала общаться. Но ты появляешься, словно ничего не было. Я не могу тебя понять.
Одними губами сообщила Диме «Учимся стрелять. С утра». Тот неопределенно пошевелил рукой.