Я вдохнула и выдохнула, несколько раз повторила эти действия. Не помогло. Да и что тут поможет, когда страх разоблачения, задавленный еще в Саратове, три года назад, вернулся во всей красе. Вряд ли женщина захочет предавать огласке такую историю, но понять, что я не ее дочь сможет. Щупальца страха поползли под корсетом, парализуя руки и ноги.
Да что там может быть такого интересного в этом заборе!
За завтраком мама поинтересовалась у Димы ходом их с Фохтом изысканий.
— Четверо мужчин. Леонтьев, Иван Афанасьевич, мещанин, тридцати шести лет, женат, трое детей. Никитин, Дормидонт Саввович, уездный писарь, сорока шести лет, вдовец, детей нет. Фролов Петр Никитич, помощник аптекаря, 28 лет, холост. Тихомиров Андрей Викторович, приказчик в галантерейной лавке, тридцати одного года, помолвлен. — зачитал Федя.
За убийство государственного чиновника при исполнении полагалась смертная казнь и мне было неважно, сдохнет этот человек на плахе или на каторге — это не курсистка Гершелева, за него народные массы не поднимутся. За пару дней я успела сдать бумаги земской статистической службе, где меня встретили как героиню, оформить бумаги на перевозку тела и отправить телеграмму свекру. Так и ехали теперь — мы с Устей в мягком вагоне, а Андрюша, этот неловкий мальчик — в багажном.