Вот все проклятая воспитанность — нет бы вбежать в дом, покуда она ныряла в его глубины и получала наставления от жильца.
— На Кипре-то? — усмехнулся он. — С полгодика будет.
— Михаил Борисович! — окликнула я, когда время, отведенное на чтение и работу, закончилось, а сил идти уже не было.
Не то все. Неправильно. Сами же пришли — и за чем? За этим? Он огромный, сильный. Руки не барские, со шрамами — значит злой. И когда выспрашивал всякое с дружком своим — все на дом косился. Чует, небось — зверь. Рука не поднимается убивать того, кто не причастен, но как иначе-то? И этих трех надо куда-то деть… Увести бы… Или самой уходить.
Остается визит на Моховую. Нашла свое самое красивое черное платье, бархатную мантилью, укрылась плотной вуалеткой, в маленьких бархатных лапках тереблю букетик траурно белых роз. Со стороны — само воплощение трагедии. А так засунуть бы тебе, дорогой родственник этот букетик в любое физиологическое отверстие и после уже поспрашивать.
— Мы знакомы с графиней. — Хакас в строгом костюме поклонился и поцеловал мне руку. Научился это делать очень красиво.