Я нарядилась ради этой встречи в черно-бордовый туалет, вызывающий тревожные ассоциации, хотя других это сочетание возбуждает, и наш клиент, видимо из таких. Это заметно по взгляду, которым он обшаривает мою фигуру, останавливаясь на груди, по движениям пальцев рук — он возбужден куда сильнее, чем испуган. Но, пожалуй, с сегодняшнего вечера у него сменятся сексуальные фантазии.
Родственнички устроились поближе друг к другу.
Горестно вздыхает, из единственного глаза пробилось несколько слезинок, но он все еще неподвижен. И у меня остался последний козырь.
— Елена Петровна, конечно, выдающаяся женщина, но я не хочу менять мир, Николай Владимирович. — я покрутила в руках платок. — А вот в Вичуге бы могла с удовольствием обойти крестьянские дома с анкетами. Все же вряд ли у Вас там вдруг началась поголовная грамотность.
Судя по звукам, он чуть помедлил перед побегом. Что ж, подождем — целее будем.
Тут воспоминания напоминают решето, но кое-что я постепенно вспомнила: с меня срезают одежду, отмывают от своей и его крови, грязи и налипшего мусора, перевязывают, пытаются заговорить, но я не слышу, погруженная в случившуюся катастрофу. Колют морфин, после которого дико хочется пить и спать, переодевают в больничное и на какое-то время я заперта в белоснежной палате с ширмами справа и слева. В небе высоко-высоко потолок с редкими лампочками, и я представляю, как взмываю к ним. Отключаюсь. Просыпаюсь от нашатыря и это состояние скоро станет привычкой. Начинаются вопросы — и от мужчины в белом халате, и от человека в мундире. Но я не слышу их, потому отворачиваюсь, зарываясь в одеяло.