С одной из этих поездок связана рассказанная парижским большевиком Алиным история: «Однажды Ленин уехал кататься на велосипеде на свой обычный променад – и вернулся на час позже обычного, ведя велосипед за руль; задняя часть была вся смята. Я, – устало сообщил он, – упал в канаву. Это наказание мне за то, что ушел. Вот что произошло. Ленин очень интересовался авиацией – и в свободную минутку уезжал смотреть на аэродром. В этот раз он уехал в Исси, где ежедневно совершались полеты. Подъезжая к аэродрому, он услышал сверху за головой шум винта. Он поднял голову, чтобы проследить взглядом за движениями аэроплана, но в то же мгновение в него воткнулся другой велосипедист, ехавший сзади. Удар был такой силы, что оба оказались в придорожной канаве. Началась перебранка. Другой велосипедист утверждал, что виноват Ленин. Ленин доказывал, что наоборот – ведь это он ехал впереди и не мог видеть, что происходит сзади. Рабочий, наблюдавший за этой сценой, встал на сторону Ленина. Словесная ссора – заведомо бесперспективная – длилась до приезда агента, который притащил их в полицейский участок. На следующий день я обнаружил Ленина на пороге его дома перед разобранным велосипедом. Он выравнивал какие-то детали с помощью клещей, что-то завинчивал, прикручивал. Страшно недовольный происшествием, он утешал себя тем, что “у моего противника велосипед был не в лучшем состоянии, а в худшем”».
На самом деле Циммервальд – альпийская деревушка в 10 километрах от Берна; сейчас – 10 минут на поезде и еще четверть часа на автобусе. Смотреть там можно только «атмосферу», ландшафт: от Hotel-Pension Beau Séjour ничего не осталось – полвека назад его разрушили, причем нарочно, назло, стереть «красную» ауру; свое разочарование этим актом вандализма историки революции могут компенсировать в обсерватории или музее духовых инструментов.
Или всё же нет – и это он сломал историю об колено, и хотя потом, когда в 1922-м его самого скрутило, открытый перелом затянулся кожей, но кость, хребет, судьба, география – перестали быть цельными, и история пошла по-другому? И тогда – какими бы кавычками, какими бы скептическими улыбочками ни оформляли слово ЛЕНИН – мы все-таки уже прошли точку невозврата и однажды окажемся-таки в другом мире, где не будет ни рабочих, ни крестьян, ни буржуазии, ни вообще государства – а только, как их там в «Государстве и революции»… творческие люди, занимающиеся творческим трудом?
Вечерами они беседовали о политике и сельском хозяйстве, часто о минеральных удобрениях: Фофанова была агрономом по образованию. В последние дни – когда события разворачивались быстро и ясно было, что Временному правительству не до поисков Ленина, – конспирация соблюдалась плохо; несмотря на договоренность вести себя тихо, Ленин громко комментировал газетные новости («Окружить Александринку и сбросить всю эту шваль!») и смеялся: нервы. Не следовало ли ему, как Троцкому (который в эту осень все делал правильно – и даже эффектно увел 7 октября большевиков с заседания Предпарламента: «браво, товарищ Троцкий!»), отсидеть пару месяцев – и оказаться после Корниловского мятежа на свободе, чтобы с развязанными руками не оказывать опосредованное влияние, а пинками, чем больнее, тем лучше, гнать товарищей на штурм? Он часто срывается на крик; его язвительность, и так близкая к пороговым мощностям, загоняет стрелку на самый край красной зоны; карикатурная взвинченность, далеко перешедшая границы обычного чудачества «ненормальность», пусть с юмором, но показана даже и в «Ленине в Октябре». Начинать восстание немедленно, Временное правительство себя уже дискредитировало, массы уже за нас, «промедление смерти подобно». Нетерпение – Крупская иронизирует: утром попросит послать письмо в Америку – а вечером спрашивает: отослала? Хм, хорошо. Хорошо. И через пять минут: ответа – не было пока?
Почему Ленин все время щурился – своим загадочным и ассиметричным «ленинским» прищуром? Да потому, что с детства был близорук на один глаз – минус четыре – четыре с половиной, но очков не носил. Почему, в честь какой такой загадочной женщины, в подражание какому политику выбрал главный свой псевдоним? Да потому, что в 1900 году у него на руках оказался заграничный паспорт отца одного его знакомого как раз на эту, вовсе даже и не выдуманную фамилию. Почему кому-то пришла в голову дикая мысль сделать из только что умершего Ленина мумию и поместить ее в подвальное помещение? Да потому, что с осени 1922-го, когда археолог Говард Картер сенсационно открыл гробницу Тутанхамона, в мире бушевала эпидемия «египтомании» – распространившаяся на моду, дизайн мебели и украшений, киноиндустрию, архитектуру и т. д., так что, столкнувшись с задачей запечатлеть образ Ленина на тысячелетия, похоронная комиссия вспомнила про этот способ консервирования, который тиражировался поп-культурой того времени.