Семья в значительной мере сформировала Ленина и на протяжении всей жизни оставалась его естественной средой, с наиболее приемлемой для него атмосферой. Единственные люди, имевшие пропуск в его Privatsache, «частную сферу», были мать, сестры, брат, жена, теща и Инесса Федоровна Арманд, с которой ВИ дружил как с сестрой и о которой заботился как о члене своей семьи.
Но расширение предприятия оборачивалось также и катастрофами – причем масштабы этих катастроф возрастали.
Ленинский «Империализм» вписывается в широкий контекст экономических исследований начала XX века – от гобсоновского «Империализма» до «Накопления капитала» Розы Люксембург; пожалуй, ленинский труд можно квалифицировать даже и как всего лишь «заметки на полях» книги английского экономиста Гобсона, которую Ленин не только прочел, но и в 1904-м в Женеве сам перевел; и хотя этот перевод никогда не был опубликован и рукопись не сохранилась, Ленин упоминает о своей работе в одном из писем; кто переводил чужие книги, знает, какая «связь», какие «отношения» – пусть фантомные – возникают у переводчика с автором. Однако книги Гобсона, Гильфердинга, Люксембург остались в истории лишь как попытки объяснить стремительно менявшийся мир; тогда как применительно к ленинской абсолютно уместны глаголы совершенного вида.
У него случались кошмары и галлюцинации. Нерегулярно и довольно часто он терял – на 15–20 секунд – сознание. Иногда эти обмороки сопровождались болезненными судорогами.
«В силу исторических условий, – отметил в некрологе Ленину проницательный главный редактор газеты «Беднота» В. Карпинский, – наше крестьянство в революции не выдвинуло своего вождя из своей среды». Для крестьянства это оказалось очень существенной проблемой – нет своего, придется терпеть чужого, и на протяжении первых лет советской власти крестьяне вынуждены были принимать как данность, что их судьбой распоряжается человек, открыто играющий на стороне пусть не вполне враждебного, но конкурирующего в борьбе за те же ресурсы класса.