О любом – кроме, может быть, единственного человека, который мог пойти на такой феноменальный риск, обладая известным иммунитетом от ленинского гнева.
Связка «Ленин−Мартов» – уже поврежденная, как мы помним, после суда над Бауманом, – впервые разорвалась примерно в середине марафона, в Лондоне, во время дискуссии об уставе – точнее, о пресловутом «первом параграфе». Вопрос стоял о степени открытости партии: считать ли членами партии всех, кто в принципе согласен с программой и согласен платить членские взносы, или только тех, кто обязуется выполнять поручения, даже опасные и даже если сомневается в их целесообразности (и регулярно платить членские взносы, конечно)? Теоретически первый вариант был гораздо более очевиден – да и немцы, всегдашний образец, устроили свою социал-демократию именно так. Ленин, однако, считал такую модель заведомо неэффективной – особенно в русских условиях, где пролетариат немногочислен и не имеет демократических свобод; чтобы «перевернуть мир», требуется организация сектантского типа, с иерархией, которая в момент кризиса, когда нужно возглавить стихийные рабочие движения и «реализовать момент», может рассчитывать не только на сочувственное помахивание красным флагом из окна своего бельэтажа, но имеет право мобилизовать своих членов на выполнение приказов, а не просьб.
Он, безусловно, извлек из этого опыта множество уроков.
Три с половиной года, с весны 1918-го по осень 1920-го, похожи на эпизод из сериала Gravity Falls, где изображается затянувшееся падение героев в бездонную пропасть – когда лететь так далеко и так долго, что персонажи, кувыркаясь в воздухе, успевают рассказать друг другу по несколько историй: про гражданскую войну, про невиданный экономический кризис, про технологическую революцию, про террор и голод – и при этом всё падают и падают, а дна так и не видно. Среди прочего, эта аналогия помогает понять смысл деятельности (и природного таланта) Ленина: организовывать беспорядочно кувыркающиеся объекты – 170 миллионов объектов, если уж на то пошло, – падающие с ускорением; организовать таким образом, чтобы не просто выжить, но потратить время с толком и оказаться в момент приземления в наилучшей из возможных позиции и конфигурации.
Ленин оправдывается: «ограбление» деревни большевики воспринимают как род кредита, за который они намерены расплатиться – не деньгами, которые всё равно сейчас мало что стоят, но промышленными товарами: собранный в деревнях хлеб позволит организовать промышленность, которая и снабдит крестьян; на самом деле поднять промышленность не получалось, поэтому – пока давать в деревню по крайней мере соль, керосин и, хотя б понемногу, мануфактуру.