Связка «Ленин−Мартов» – уже поврежденная, как мы помним, после суда над Бауманом, – впервые разорвалась примерно в середине марафона, в Лондоне, во время дискуссии об уставе – точнее, о пресловутом «первом параграфе». Вопрос стоял о степени открытости партии: считать ли членами партии всех, кто в принципе согласен с программой и согласен платить членские взносы, или только тех, кто обязуется выполнять поручения, даже опасные и даже если сомневается в их целесообразности (и регулярно платить членские взносы, конечно)? Теоретически первый вариант был гораздо более очевиден – да и немцы, всегдашний образец, устроили свою социал-демократию именно так. Ленин, однако, считал такую модель заведомо неэффективной – особенно в русских условиях, где пролетариат немногочислен и не имеет демократических свобод; чтобы «перевернуть мир», требуется организация сектантского типа, с иерархией, которая в момент кризиса, когда нужно возглавить стихийные рабочие движения и «реализовать момент», может рассчитывать не только на сочувственное помахивание красным флагом из окна своего бельэтажа, но имеет право мобилизовать своих членов на выполнение приказов, а не просьб.