Цитата #953 из книги «Ленин: Пантократор солнечных пылинок»

Следующие несколько дней жизни Ленина заняла демонстрация того, что он намерен придерживаться только одного принципа, им самим и сформулированного: «в политике нет морали, а есть целесообразность»; никакие, даже самые кровавые события, никакие, даже самые вероломные нарушения обещаний не могли заставить его ослабить бульдожью хватку. Большевики вели вызывающе бессовестную по отношению к другим партиям – и вполне разумную по отношению к большинству населения страны – политику: обещали многопартийное, ответственное перед ВЦИКом правительство – но сделали всё, чтобы не допустить туда никого, кроме своих. В первых днях советской власти не было массового кровопролития – никаких хрустальных или варфоломеевских ночей; но дни эти были грязные, кровавые, пьяные – и в самой столице, где банды люмпенов, ходившие под местными Советами, громили погреба Зимнего и устраивали буржуям «злые улицы», сводя с ними личные счеты, и под Петроградом, на Пулковских высотах, где 31 октября, с большими потерями с обеих сторон, дрались казаки Краснова и матросы Дыбенко, и в Москве. Ленин, трагикомический курьез, использовался агентами хаоса в качестве своеобразной валюты: сначала Каменев, Ногин и Рязанов чуть не сдали Ленина профсоюзу железнодорожников, требовавшему убрать из правительства одиозных большевиков и допустить туда эсеров и меньшевиков; затем в ходе переговоров с красновскими казаками Дыбенко предложил «в шутку» обменять Керенского на Ленина. Краснова и его штаб большевики вскоре взяли в плен – а затем тоже, видимо, ради пущего комизма, отпустили под честное слово, и Краснов продолжил воевать на Дону, сам заключил мир с немцами и менял продовольствие на оружие. Разумеется, Ленин прекрасно знал – ему жаловались, он читал об этом в газетах, – что происходит на улицах, за которые большевики приняли ответственность. Знал, как матросы, пользуясь безнаказанностью, «уплотняли» квартиры буржуазии, какими издевательствами – моральными и физическими – сопровождались «реквизиции». Ответ Ленина – ответ политика: все это пережитки старой эпохи. Прежний строй умер – но, к сожалению, этого мертвеца нельзя просто так вынести из общества. Он находится здесь же, в одной с нами комнате, и разлагается. Очень неприятно. Точка. Но, кроме трупного смрада, ноздри Ленина щекотали и другие ароматы – и ему нравится, когда что-то «пахнет революцией»: например, название «Совет народных комиссаров» вместо «кабинет министров», или когда матрос Маркин выполняет обязанности министра иностранных дел, а прапорщик Крыленко – Верховного главнокомандующего.

Просмотров: 4

Жена Троцкого, вошедшая утром 26 или 27 октября в одну из комнат Смольного, обнаружила там главных фигурантов переворота: «Цвет лица у всех был серо-зеленый, бессонный, глаза воспаленные, воротники грязные, в комнате было накурено… Кто-то сидел за столом, возле стола стояла толпа, ожидавшая распоряжений. Ленин, Троцкий были окружены. Мне казалось, что распоряжения даются, как во сне. Что-то было в движениях, в словах сомнамбулическое, лунатическое, мне на минуту показалось, что все это я сама вижу не наяву и что революция может погибнуть, если “они” хорошенько не выспятся и не наденут чистых воротников».

Просмотров: 4

Статус вождя претендующей на власть партии не позволял Ленину вести жизнь литератора – но марать руки в газетных чернилах всегда было его любимым делом, от которого он не хотел отказываться. «Правда» получает по 50 его статей в месяц. Публицистика Ленина – скорострельная, язвительная, совсем не литературная, агитаторская, тезисно-однообразная – будто медведь на металлофоне играет – дает представление скорее о ритме, чем об атмосфере эпохи. Квартира номер 4 на Мойке, 32, где была редакция, музеефицирована; странным образом, штаб этой довольно боевой в 17-м году газеты выглядит как будуар – клетка с канарейкой, клавикорды, граммофон, бюро, конторка, письменный стол; дело в том, что комнаты в квартире номер 4 – те самые, правдинские, но экспозиция посвящена быту жильцов доходных домов. Жильцам этим, надо сказать, крайне не нравились такие соседи, как большевики, и они подвергали всех, кто спрашивал их, как попасть в «Правду», вербальной атаке. Редакция вообще провоцировала нездоровый интерес граждан; часто в ответ на телефонный звонок – «Правда слушает» – секретарям орали в трубку: «Не-е-ет, это НЕ правда! Это – ложь!» Время от времени – когда на Невском происходили манифестации – приходилось выставлять охрану, солдата с винтовкой. Несмотря на все эти характерные для революционной эпохи неудобства, Ленин охотно проводил здесь время – в любом случае это было более камерное, не столь публичное и толкотливое, как особняк Кшесинской, пространство, где можно было и сочинить открытое письмо-приветствие какому-нибудь съезду, и исследовать царские тайные договоры. Возможно, ему и не по чину было реагировать заметкой на каждый чих; однако Временное правительство, по мнению Ленина, само ставшее центром контрреволюции, и товарищи-социалисты давали ему бесконечное количество материала, подтверждающего его выводы, – и, в силу своего холерического темперамента, он просто не мог остановиться: тексты мая и июня – это сплошное громкое хлопанье себя по ляжкам, вытирание пота с лысины и закатывание глаз: Ну, дают! Ну, оппортунисты! Ну, душители! Ну, филистеры! Влезли в революцию, а чего с ней делать, не знаете – потому что Маркса плохо читали! Вылавливание в текстах социалистов всех мастей блох и лыка, которое можно было поставить в строку, не было пустой работой. Эта аналитическая деятельность – работать машиной, перемалывающей газетные новости и выдающей самую точную оценку текущей позиции и указания, каким должен быть следующий ход, – главнее всех прочих в 1917-м. Ленин знал, что слабая, новорожденная буржуазная республика не выдержит политического кризиса в режиме нон-стоп, в какой-то момент сдуется и окажется неспособной защитить даже себя – не то что рабочих – от контрреволюции; и поэтому нужно следить за мельчайшими изменениями в настроении реакционеров и масс, чтобы обнаружить момент, когда уместно возглавить стихийное движение. «Коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве».

Просмотров: 6

Из переписки редакции «Искры» можно понять, что даже после того, как Крупская взяла дела в свои руки, неразбериха с деньгами, инвесторами и распространителями продолжалась. Нелегальные агенты то и дело попадали в самые фантастические переделки, возможно, потому, что за ними гонялась вся полиция Российской империи. Сеть работала в теории гораздо лучше, чем на практике. Ульянов щелкал на своих деревянных счетах круглые сутки – но даже он в точности не мог сказать, сколько экземпляров доходит до России, сколько удается собрать выручки, каковы на самом деле накладные расходы агентов. Расход только на содержание редакции и типографии, включая бумагу, составлял около 1500 марок в месяц. Летом 1901 года ежемесячный тираж «Искры» колебался между 6 и 8 тысячами экземпляров, «Зари» – которая выходила три-четыре раза в год – 3 тысячи.

Просмотров: 3

В какой-то момент, сама любезность, он посылает студентам и свою философскую новинку – из которой те, надо полагать, узнают много нового и об идеологическом облике своих преподавателей, и о тех буржуазных идеях, которыми те пичкали своих учеников. Такого рода подарки не способствовали установлению дружеской, теплой рабочей атмосферы.

Просмотров: 5