Почему это я другой, интересно? Может, потому, что в юности меня воспитывали мужчины и я не успел столкнуться с характерным порой для афганцев лицемерием по отношению к женщинам? А может, дело было в том, что Баба со своим свободомыслием и неприятием общепризнанных предрассудков был не похож на других отцов?
— Заман, директор детского дома, — представился человечек. — Прошу в мой кабинет.
— Останься на ночь. Путь-то неблизкий. Поедешь завтра.
— И мой тоже, — передразнил меня Асеф плачущим голосом.
Отвечаю на рукопожатие, вхожу во двор, вручаю ему змея и шпулю.
Дом больше не был белой громадиной из моего детства. Штукатурка потрескалась, крыша просела, окна в гостиной, в вестибюле и в ванной на втором этаже затянуты полиэтиленовой пленкой, стены приобрели неприятный серый оттенок, местами краска шелушилась и пузырилась. Ступени у парадного входа будто кто обгрыз. Жалкие остатки былой роскоши — определение подходило не только к особняку отца, но и ко всему Кабулу.