— Извини нас, Амир-ага, — уже спокойно сказал Вахид. — У него с детства язык опережает разум.
Задолго до того, как руси вторглись в Афганистан и сожгли деревни и разрушили школы, задолго до того, как поля превратились в минные и дети легли в каменистые могилы, Кабул стал для меня городом призраков. И у призраков была заячья губа.
Я подождал, пока он закончит, и сообщил, что поеду в Кабул. Пусть звонит Колдуэллам.
Мы стояли с ним бок о бок, высоко задрав головы. Дети, визжа, играли в догонялки, по парку разносилась музыка из какого-то старого индийского фильма, мужчины постарше молились, преклонив колени на пластиковые коврики, пахло мокрой травой, дымом и жареным мясом…
В конверте лежало сложенное письмо и снятая «поляроидом» моментальная фотография. Я глаз не мог от нее оторвать.
За пятнадцать лет супружества мы научились предугадывать вопросы друг друга.