— Да, ага-сагиб, — отозвался охранник помоложе. — Как такое забудешь?
— Ну же, — напоминает мне Баба, понизив голос, как всегда на людях, когда я ставлю его в неловкое положение своим поведением.
— Прошу вас… — скосив глаза, я прочитал его имя на приколотом к голубой рубашке тэге, — господин Фаяз, скажите, вы его не видели?
Но что он тогда подумает обо мне? В каком свете я себя выставлю? Ведь я воистину достоин презрения.
— Кажусь себе туристом в собственной стране. — Я глядел на пастуха в окружении шести тощих коз.
— Ну, не знаю, — гундосит Вали. — Мой отец говорит, это грех. — Голос у него неуверенный, возбужденный и напуганный, все вместе.