О… какая жизнь его ожидает! Сколько возможностей, сколько… баб! Хоть сейчас – иди, выбирай из камер любую и дери ее во все дырки – как эту!
Конкин тяжело шагнул вниз по лестнице, сделал два шага – вернулся назад.
Никому не хочется получить такую штуку в живот, с усмешкой подумал Властитель, даже если ты гигант.
Зимин ничего не ответил. Он устал. Нет, не от того, что только что убил десяток врагов голыми руками. По большому счету это было его работой, вернее – некой особенностью основной работы, но… после той бойни, что он учинил в банке, Зимин будто исчерпал запас прочности, и то, что когда-то он делал бесстрастно, осознавая необходимость, следуя чувству долга, теперь вызывало отвращение и печаль. Даже если убивал закоренелых преступников, бандитов, каждый из которых унес жизни нескольких человек.
Властитель подал знак стоявшему наготове человеку, и тот открыл крышку небольшого ящика, который держал в руках. Потом запустил туда правую руку и достал огромного черного жука размером с ладонь. Жук отчаянно шевелил мохнатыми ножками, пытаясь убежать, и в воздухе вдруг раздался отчетливый скрип, будто кто-то водил по стеклу острым куском железа. Слуга (если это был именно слуга, а не палач) подошел к привязанному за руки Маларчуку и остановился в ожидании.
Конкин целовал мокрые глаза Насти, из которых лились крупные, как горох, слезы, и в сердце у него шевелилось глухое черное отчаяние – никогда он не вернется домой! Ни-ког-да! Никогда не ткнется под теплый бок жены, не подбросит в воздух сына, не вдохнет терпкий воздух тайги. У Конкина защипало глаза, и теперь ему совсем ничего уже не хотелось.