Повинуясь жесту хозяина жилья, Хар сел на шкуры подле очага, наблюдая, как спутник устраивается напротив. Торопить его и приставать с вопросами маг не стал, предпочел довериться естественному ходу вещей.
— Женщины не должны отвлекать мужчин от серьезных разговоров, — нахмурилась переводчица.
Эта гроза стала для Брусники последней каплей, переполнившей чашу дурного настроения. Женщина даже в какой-то момент тихонько заплакала от жалости к себе, и хорошо, что чужак в тот момент еще не проснулся и не увидел этой ее слабости: плакать при посторонних, тем более по глупому поводу, совсем недостойно хорошей шаманки. Это с боязнью грозы Руся ничего не могла поделать, а вот слезы позволила себе.
Настаивать она, конечно, не стала. Как раз наоборот, очень рассчитывала, что чужак в самом деле предложит помощь, и теперь послушно удалилась к ручью, украдкой искоса поглядывая на мужчину. У того все получилось гораздо ловчее, чем у нее, сухой сук поддался безо всякой магии.
Ничто истончалось. Оно вдруг стало прозрачным и рыхлым, легким, невесомым. Мутная, покрытая трещинами ледяная корка, за которой смутно виднелись очертания чего-то нового, таяла на глазах. Он далеко не сразу сумел осознать это и еще дольше пытался понять, что это значит. И даже еще толком не разобрался, но всем существом — тем, что от него осталось, — рванулся вперед. Ему вдруг стало плевать на боль, на все страхи и воспоминания. Откуда-то взялись силы на этот последний рывок, самое трудное, самое болезненное последнее усилие.
Теневик не стал говорить лживых слов утешения, не стал ободрять заверениями, что все обойдется, оба знали, что это не так. Не обойдется. В отсутствие Хаггара на этом самом стуле сидел сам Незримый и молча разглядывал умирающего, ожидая, когда тот уже не сумеет открыть глаза.