– Ну-ка, Грушенька, – шепчет он тихо. – Ну-ка, яблонька моя…
Игнатов чувствует, как внезапные горячие мурашки бегут от затылка к шее и ниже, за шиворот, стекают по позвоночнику. Отводит взгляд, хмурится: не годится красноармейцу на посту о бабах думать. Никуда она от него не денется. И пришпоривает коня, скачет в начало каравана.
Горелов мышью шныряет меж лесов, тени от керосинки нестройным хороводом мечутся по стенам.
– Стоять, собаки! Кучней становись! Ровней! Кррррасивей!
– Слушай меня внимательно! – говорит наконец. – Я – ваш комендант…
Вот оно, возмездие, – за нечестивую жизнь без брака, с иноверцем, с убийцей мужа. За то, что предпочла его своей вере, своему мужу, своему сыну. Права была Упыриха – небо наказало Зулейху.