Я все рассказал – о подполье, о «Престоле», дал адреса, пароли и явки. Само собой, никто и не думал мне верить. Офицеры абвера замучили меня перекрестными вопросами: «Кто послал? Кто члены организации? Их адреса?» И я им в десятый, в сотый раз повторял, повторял, повторял! А потом, на каком-то из допросов, немцы заявили: «Говори правду или расстрел!» И я им в сто первый раз изложил нашу версию. Меня тогда поставили к стенке сарая, инсценируя казнь. Но это я потом понял, а когда жался к доскам, а в меня целились из винтовок… М-да. Паршиво было. Пули оказались настоящие, они выбивали щепки, те сыпались мне на голову… И меня опять на допрос. Отбарабанил им легенду, и… тут вы все правильно рассчитали, Павел Анатольевич, – немцы затребовали поручителя. Я назвал генерала Улагая, тот был другом нашей семьи в Ленинграде… э-э… в Петербурге. Он потом эмигрировал, а когда началась война, стал служить немцам. Улагай подтвердил, кто я такой, – и дело пошло. На время меня оставили в покое, но машина уже завертелась. Из Берлина поступил ответ на запрос фронтового подразделения абвера, и немецким «особистам» было разъяснено, что перебежчик – это агент «Макс». Ну, не скажу, что мне сразу стали доверять, нет. Переправили в Смоленск, поместили в концлагерь с предателями и изменниками Родины – та еще компашка… И опять допросы, уже офицерами из штаба «Валли». Но постепенно степень доверия росла – меня перевели в городскую квартиру, два инструктора абвера готовили из меня агента «Фламинго». Учили радиоделу, тайнописи, как шифровать донесения… Это было самое трудное – скрывать, что я бегло работаю на телеграфном ключе.