Вот и сейчас — умом-то я понимал, что Ворон нашей погибели не допустит, но все равно было жутковато.
— Мне как-то страшно стало, — пробормотала себе под нос Магдалена. — Что он там про кроликов говорил?
А еще — мы возвращаемся в замок. Еще вчера бы уехали, да Ворон сказал, что не дело меня трясти в дороге. Мол — если окочурится, то лучше здесь, чтобы потом голову не ломать, от чего именно.
— Да что ты? — растроганно произнес Ворон, снял с моей головы шляпу и погладил по волосам. — Ах ты маленький. Что еще? Наверное, ты хочешь мне сказать, что так больше не будешь?
— Верно, — подтвердил Флинг. — Ты, парень, запомни накрепко — солдату не надо думать о том, что у него что-то может не получиться. Его дело рубить и колоть. Все остальное — кто прав, кто виноват, какова стратегия победы — не его забота. Наше дело выполнить ту конкретную задачу, что была поставлена. Твоя — лечить тех из нас, кто ранен и еще не умер. Все, больше тебе знать ничего не надо. Ну, разве кроме того, что мы славно повеселимся в этом Шлейцере, когда он станет нашим. Вот об этом думать надо непременно, такие мысли смерть отгоняют.
Я еще постоял, сплюнул кровью на пол и, покачиваясь, вышел из шатра.