Стук копыт по ночному Славграду. В полном безлюдье. Вот и окраина города. Дорога пошла полем. Кончилось и оно. Холмы… Свернули в рощу. Через версту выехали на поляну, где была сложена высокая гора дров. Ратибор спрыгнул со скорбной телеги, вновь поднял на руки оба тела. Медленно поднялся на самый верх поленницы, уложил их на последнее ложе из стеблей маиса. Поправил запрокинувшуюся набок голову невенчанной жены. Устроил поудобней младенца под её боком… Хорошие дрова. Сухие. Хоть здесь проявили жалость… А это что? Огонь жрецов? Видимо, хотят, чтобы и следа не осталось от этой порчи… Что же, вовремя, как говорится. И – кстати.
– Вперёд! Высаживаться! Немедля! – буквально провизжал он срывающимся голосом, беснуясь от злобы.
И тамплиер вновь заулыбался. Потом стал серьёзным.
– Это же надо быть таким идиотом, чтобы признаться на весь город и всю округу в своей импотенции!
Додумать тамплиер не успел – с сухим стуком за борт ухватился первый крюк, второй, да и с противоположной стороны тоже началось… Ловким ударом он снёс показавшуюся над планширом голову в обмотанном чалмой шлеме, меч пошёл назад, но тут сзади прилетело копьё. Ударило в бок, рыцарь задохнулся. Доспех работы славов выдержал! Только больно. А, ерунда! Обернулся – похолодел: с той стороны густо лезли вопящие мусульмане, сметя жидкий заслон из матросов и нескольких рыцарей. Вот рубится один из них, но арабы одолевают, и вскоре тамплиер скрывается под грудой копошащихся тел. Миг – и оттуда вылетает отрубленная голова, падает ему под ноги. А дальше уже оглядываться было некогда – и здесь началась рубка. Кривые мечи, короткие пики, круглые щиты. И распяленные криком рты, изрыгающие богохульства.