Боутану не рассчитывал на победу, которая случилась бы, лишь если б они обескровили сахрендеев настолько, чтобы те отказались от осады. Но если бы ему удалось удержать лагерь до ночи, у них оставался бы шанс на помощь. Лагерь Ав’лерр уже должен сойти с гор и направляться в их сторону. Если…
Она отворила заднюю дверь, вошла внутрь и присела, протянув вперед руку. Там было темно, слабый отсвет окрестных костров несмело вкрадывался в щели над дверьми и сквозь крохотное окошко, глазам требовалось немало времени, чтобы начать различать что-то кроме пятен тьмы. Одно из них шевельнулось и дотронулось до ладони девочки.
Это все – вот, сразу, одновременно, каждая минута, каждый образ, невозможно отличить то, что нынче, от того, что было, и от того, что сейчас будет. Единственной постоянной вещью остается он, черный чуб, бледные руки, всегда слева от нее, окруженный пустым пространством в несколько футов, будто каждый, кто оказывался вблизи, знал, что не следует слишком приближаться к нему.
Парни стояли и смотрели на нее, широко улыбаясь. Пятеро, посчитала она, и каждый года на три-четыре старше нее. Слишком молоды, чтобы сражаться в седле, но через год-другой наверняка для них найдется место в каком-то из а’кееров. Хорошо будет, если попробуют крови пораньше.
– Ну говори, – поторопил его Кеннет. – Вижу, тебе есть что сказать.
Арбалетчики встали под повозками, поспешный залп ударил в щиты, мокро зачавкал в конские груди и головы, после чего солдаты присели, прячась за бортами. Кеннет – тоже. Внезапно над повозкой, за которой он схоронился, пролетел конь, темный абрис на фоне неба, казалось, парил в бесконечность, согнув в прыжке передние ноги так, что те едва не касались груди.