Вот картина – квадрат пехоты, плотно окруженный, покачивающийся и гибнущий под сотней ударов.
– Это не было уважение, – ответила она громче, – только страх. Тебя радует страх женщин и детей?
Всадники неслись, склонив копья, за ними, на кобыле в яблоках сидела некая фигура, темная и светлая одновременно, и воздух наполняли грохот и крики. Духи орали, а кони начали пугаться, останавливались и вставали дыбом. А в ней… что-то рушилось, словно внутри нее открылась огромная дыра, всасывающая все вокруг. Она попыталась отодвинуться от той дыры, но как отодвинуться от того, что у тебя под сердцем? Она распахнула рот в немом крике: «Нет, нет, нет, нет, нет!»
В дыре показалось освещенное маленькой лампадкой лицо Лайвы-сон-Барен. Красавица-невеста Аэриха и будущая госпожа-хозяйка надела тяжелый плащ с капюшоном, подбитый лисьим мехом. На миг она казалась пойманной врасплох тем, что вершина башни не пустует, но тут же одарила Кайлеан своей обезоруживающей улыбкой.
Из темноты выскочили склоненные фигуры, Кеннет узнал свою десятку, несколько людей из второй и четвертой и пятую почти в полном составе. Один из солдат, пробегая мимо, пришпилил еще дергающегося кочевника к земле. Вокруг длился бой. Фенло Нур подскочил к командиру с арбалетом в руках. В зубах, словно кляп, держал он толстую стрелу.
Это было перед самой побудкой, когда большинство людей спали, а часовые уже немного расслабились. Кеннет знал о таком, но не проявлял к солдатам за это особенной строгости. Здесь все было иначе, мир не менялся в ритме «день-ночь», отсутствовали какие-либо указания относительно течения времени, стража с одинаковым успехом могла длиться полчаса и половину ночи. В таких условиях, когда много дней странствуешь под одним и тем же небом, бдительность неизбежно притупляется.