И тут на крыше мансарды я заметила Тишку. Она лежала на животе и читала. От края ее отделяли каких-нибудь двадцать сантиметров. Но я знала, что она не свалится: тех, кто любит высоту, высота любит тоже.
– Ладно, глянем. В конце концов, дело несложное. Леночка! – сказал он в трубку. – Зайди на секунду. Или нет, лучше Кожевникову попроси зайти, это по ее части.
Затем на сцену выступал картограф. Из рюкзака извлекались тетрадь и карандаш, и Тишка скрупулезно составляла план своих земель. На ней уже были отмечены пещера троллей, бобровые ловушки, три гнездовья орлов. Для гномов она выделила поляну под одинокой старой липой.
Восторг его был вызван не красотой украшений, а обилием фотографий. Он держал в руках всю коллекцию Изольды Дарницкой, вернее, память о ней. «Черт возьми, с этим можно работать!»
– Расходимся, – солидно сказал Свищ. – Возле дома глянь, чтобы слежки за тобой не было.
В ее сознании он оказался неразрывно связан с одичавшим садом и лесом. Как если бы дом стал порождением этой пахучей сырой земли, возник из зерен, которые некогда упали в нее, а затем проросли срубом, венцами и бревенчатыми стенами.