– Поэтому ты вырос каннибалом и теперь каждый день ешь мой мозг!
– Видишь ли, Савельев – чистой воды конъюнктурщик. Он всегда знал, о чем нужно писать. Родные просторы, морщинистые лица стариков, озимые… В общем, восходы с закатами и прочее полесье. Подсолнухи колосятся, родники бьют из сердца матушки-земли… Все по Ильфу и Петрову: рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучики по белу светушку. При этом я не сказал бы, что Савельев – полная бездарность. Вовсе нет. И это самое печальное.
– Ага. Или наоборот, выгнать ее хотели… Не было меня тем летом у Прохора, я в санатории подлечивалась. Танька все видела. У нее спросите.
Мойва бабушки Раисы сотворила чудо. Из маленького дичка, бросавшегося прочь при первом подозрительном звуке, котенок стал человеком. Ну, почти.
В гараже они отмыли номера, потом закрыли ворота и в тусклом свете единственной лампочки, свисающей с потолка, поделили драгоценности пополам. Дележка была простая: тебе пригоршня, мне пригоршня. Это было еще не выделение долей. Просто Свищ сказал, что все в одном месте хранить глупо, и Митя с ним согласился.
– С тобой как с человеком, – ласково сказал Бабкин. – А ты херами обкладываешь. Куда это годится, Антон Антонович.