Искра шевелилась. Гензелю захотелось протереть для верности глаза, но он знал, что ороговевший от мороза палец скорее поцарапает их, чем вернет ясность зрению. Искра в снегу шевелилась. Она медленно двигалась, отдаляясь от него — будто катилась по невидимому желобу. Только катилась она вверх.
Альв был на прежнем месте, охваченный своим обычным мягким сиянием. На его теле не было ни единой царапины. Невредимой осталась и Бланко. Огненный шквал, обрушившийся на них, не причинил им никакого вреда. Кажется, даже сияние стало ярче.
Один из генетически измененных гвардейцев короля замахивается на монаха булавой, его младенческое лицо похоже на оскал беса, столько в нем неконтролируемой ярости. Монах оказывается неожиданно ловок — подставляет под удар свой палаш и одним ударом снизу вверх отсекает нападающему руку. Та шлепается на пол, как обломленная ветвь, из раны торчат переплетения совершенно нечеловеческой костной структуры. Но гигант, кажется, даже не замечает потери. Отшвырнув булаву, он оставшейся рукой хватает монаха за голову — и стискивает ее в кулаке. Сквозь рев битвы слышен треск медленно сдвигающихся костей. Наконец голова монаха лопается, тело обмякает.
— Вы в порядке? — обеспокоенно спросила Синяя Мальва. — Этот негодяй не причинил вам боль?
Даже брезгливое выражение лица не могло испортить его непорочной красоты.
Тягучая злость разлилась по телу. Злость умеет исцелять, но сейчас даже она была бессильна. Гензель, привалившись к искореженному остову какой-то машины, мог лишь наблюдать за тем, как чудовище приближается к Гретель. Дышать было тяжело — видно, пробиты легкие. При каждом вздохе в груди что-то клокочет, а воздух, с трудом проходящий через горло, кажется сухим и совершенно не насыщает.