Старик выпятил тощую костлявую грудь, в которой угадывалось несколько лишних ребер.
Гензель оскалился, обнажив полный рот зубов. Насмешки человека, который не имеет ни малейшего представления о чувстве юмора, почему-то всегда оказывались особенно ядовиты.
Чудо — это неучтенная переменная, делающая бессмысленным строгое и веками незыблемое уравнение. То, что не должно произойти, но что происходит и самим этим фактом обрушивает тоскливую, рассчитанную до сотого знака после запятой данность. И чем печальнее данность вокруг, чем очевиднее цифры, говорящие о ней, тем больше хочется чуда. Какого-нибудь. Пусть даже мелочного, пустякового чуда. Не обязательно в деталях его рассматривать, да настоящее чудо никогда и не позволит себя рассмотреть и обмерить, пусть только мелькнет, мазнув по сетчатке глаза, его призрачный хвост…
— Значит, процесс непредсказуем? — осторожно осведомился Гензель.
— Я знаю, отчего он нас тут бросил, — сказал Гензель.
Гретель усмехнулась и вдруг коснулась кончиком бледного мизинца своих губ. Случайный жест?.. У геноведьм не бывает ничего случайного. И тут Гензель все вспомнил. И неожиданно чувственный верноподданнический поцелуй, который она запечатлела на монаршей длани… И ватные шарики, с которыми она возилась тем же вечером на постоялом дворе…