Прежде чем ответить, Гензель мысленно измерил расстояние и не удержался от короткого вздоха разочарования. Геноведьма, словно в насмешку, стояла на палец дальше того места, до которого он смог бы дотянуться сквозь костяные прутья решетки. Скорее всего, это тоже не было случайностью.
— Я знаю, — ответил он. — Но, может, мы найдем хоть что-то. Следы, намеки… Четыре куклы и груда склянок не могут раствориться в городе без следа. Если они захотят сбыть награбленное на черном рынке, это тоже можно будет отследить. Нам надо в Вальтербург, сестрица, и чем быстрее, тем лучше! Вдруг еще не все потеряно?
— Вы умудрились разозлить седецимиона? Недурно, — оценил Гензель.
Гретель не выйдет, понял Гензель с облегчением, но у этого облегчения был тяжелый привкус. Гретель — геноведьма, она мгновенно оценит ситуацию и примет самое верное и самое безупречное с точки зрения логики решение. Сейчас она бессильна против Бруттино и не станет ввязываться в драку, где нет шансов. Она выждет. Сбежит из Гунналанда, чтобы накопить силы и когда-нибудь заставить Бруттино пожалеть о содеянном. Жаль, что он этого уже не увидит, но что поделать.
Все произошло мгновенно. Так быстро, что ошарашенная публика «Театра плачущих кукол» молчала еще несколько секунд, прежде чем осознала, что произошло.
Гензель мысленно поморщился, надеясь, что лицо его продолжает выражать приличествующее ситуации выражение благоговейного почтения.