— Пусть так, — медленно обронил Гензель. — Пусть этот ключ стоит целых десять золотых. Ты уверен, что хочешь расторгать договор из-за них?
Замах вовсе не требовался, если бы Гретель собиралась попросту разбить склянку. Достаточно было уронить ее под ноги — и даже Брутто с его непревзойденными рефлексами, далеко превосходящими человеческие, не успел бы подхватить ее. Но Гретель вместо этого метнула ее гораздо дальше — прямо в распахнутый зев прозрачного саркофага.
Гретель сидела в углу клетки, набросив на плечи камзол Гензеля: ее собственное платье практически не защищало от холода, царящего в обиталище сына Карла. Холод донимал их в течение нескольких дней — никаких отопительных приборов в убежище сына Карла не имелось. Гензель, невесело усмехаясь, видел в этом своеобразную логику. Продукты лучше держать в прохладном месте.
Геноведьма уставилась на него в упор, и от близости ее глаз Гензелю сделалось сперва тепло, а потом — вдруг до неуютности холодно. Ох, нехорошо в такие глаза заглядывать! Не такие прозрачные, как у Гретель, но по-своему чистые, даже как будто блестящие — ну точно герметичные крышечки стеклянных контейнеров с неизвестным, но очень едким веществом. А что в этих контейнерах плещется — одному Человечеству ведомо…
Геноведьма издала краткий колючий смешок.
— Да. С тех пор я взял за обыкновение приглашать к себе всех заезжих геномастеров. И даже геноведьм. Я верю, что моя дочь все еще жива. Как верю и в то, что ее можно разыскать. Я люблю ее и боюсь умереть, так больше и не увидев ее лица. Считайте, что я предложил вам контракт, сударыня Гретель. Вам и вашему молчаливому брагу.