Со временем все привыкли к тому, что Гретель совершенно равнодушна к любым сказкам, и только Гензелю удавалось изредка увлечь ее, выбирая те из них, где было поменьше любовных тревог и побольше правдоподобных генотрансформаций. Такие истории Гретель соглашалась слушать, хоть частенько и встречала их неожиданно едкой для десятилетнего ребенка критикой.
— Не знаю, — наконец сказала она. Эти слова дались ей тяжело. Нечасто бывает такое, чтобы геноведьма чего-то не знала. — Дар альвов может быть опаснее чумы или драгоценнее алмаза. Каким он станет для нас? И сможем ли мы им воспользоваться? Это все слишком сложно, братец.
— Именно так, ваше величество. Скорее всего, принцесса давно мертва.
Гретель, задыхаясь от ужаса, пыталась тащить его. Чудовищное существо, бывшее когда-то прекрасной геноведьмой, захрипело, на его грудь из пасти полилась пузырящаяся кровавая слюна. Когда оно шло, неловко переваливаясь с ноги на ногу, на его голове шипели волосы, соскальзывая с черепа вместе с кусками мягкой плоти и шлепаясь на пол. Единственный глаз смотрел прямо в душу Гензелю, и, хоть он был лишен всякого выражения, Гензель увидел в нем свою неотвратимую смерть. Ужасную, полную муки, тягучую — прямо здесь, на мокром полу лаборатории.
Тут до него дошло. О Человечество, какой остолоп! Оставь его отец меж трех сосен — и то заблудился бы, пожалуй.
Цверг был силен. Даже после такого сокрушающего удара его тело было готово к бою. Оно зашевелилось, загребая несуразно большими когтистыми лапами, пытаясь подняться. Несомненно, человеку просто повезло. Он просто чуть более ловкий, чем его слабые сородичи, полные сладкого человеческого сока. Это не поможет ему.