— Никогда не поверите, чего искал наш деревянный проказник! Думаете, генозелье, чтобы почки с пальцев свести? Или смазку против термитов? Как бы не так! Он на большее замахнулся. Никогда не догадаетесь!
Гензель увидел, как глубоко внутри развороченного и чадящего корпуса ворочается что-то скользкое, состоящее из хрящей и влажно блестящих тканей, похожее на человеческий зародыш. Оно дергалось, как птенец, пытающийся выбраться из горящего гнезда. И у него в конце концов это получилось. Комок плоти шлепнулся в лужу из масла, физраствора и крови, полную оплавленных фрагментов, и беспомощно забился в ней, рядом со своей вскрытой неуязвимой оболочкой, привалившейся к зданию застывшей и уродливой статуей. Метроном больше не стучал.
Под ним неслись городские крыши, целые россыпи расчерченных черепичных и соломенных прямоугольников с короткими и кривыми, как мандибулы, выступами печных труб. Гензель видел Вальтербург во многих видах, иногда достаточно неприятных, но с такой стороны наблюдать за городом ему еще не приходилось. Словно кто-то превратил привычный город в головоломку из ломаных незнакомых фигур. И теперь этот город летел под ним.
— Слушай, Бруттино… Моя сестра не лгала, когда говорила, что это зелье можно создать. Зелье, способное превратить тебя в живого мальчика… Это долгий и сложный процесс, но…
Но Гретель лишь качнула белокурой головой.
Гретель пожала плечами. Разразившуюся над крепостью битву она разглядывала без всякого внешнего интереса, как неказистое ярмарочное представление. Огненные бутоны, усеявшие зимние горы, не впечатляли ее, как впечатляли, должно быть, невидимые и таинственные реакции, проистекающие под предметным стеклом микроскопа.