Вели их аккуратно, умело, как опытный егерь ведет дичь, не показываясь на глаза, но не отрываясь от следа, выгадывая момент, когда можно будет настичь добычу и вскинуть ружье, чтоб выстрелить наверняка. Гензель не горел желанием служить для кого-то дичью, но и поделать ничего не мог. Оставалось лишь приглядываться к окружающему, делая вид, что беззаботно разглядывает рыночные ряды и прилавки.
Сколько может прожить существо, сотворенное из дерева? Кажется, Гретель говорила, что жизненный цикл Бруттино неведом даже ей. Как знать, быть может, впереди у Бруттино еще сотни лет жизни. Его ткани, лишенные слабого и недолговечного человеческого геноматериала, стареют куда медленнее. А деревья живут очень долго.
Располагались здесь и иные предметы, которые Гензель обыкновенно видел лишь в церкви. На стенах висели портреты святых, отличного качества и регулярно подновляемые умелой кистью. Лики многих из них были Гензелю знакомы — святой Мендель, святой Морган, блаженный великомученик Бэтсон… Были и неизвестные. Судя по тому, что Гретель усмехнулась иконам, как добрым старым знакомым, случайных лиц среди них не было.
Зря это он про кашу. Собственный желудок, на время было замолкший, вновь стал посылать тревожные и болезненные сигналы. Оставалось только догадываться, каково приходилось Гретель. Но, так или иначе, историю нужно было закончить. Во-первых, не годится обрывать на полуслове, во-вторых, кто знает, может, Гретель из нее что-то и вынесет, геноведьма курносая…
Геноведьма рассмеялась. Хрипловато, но вполне музыкально.
Не прошло и минуты после начала представления, когда Генокрокодил начал пошатываться и выглядел так, словно попал под плотный залп картечи. Лишившийся одного глаза, потерявший координацию, наполненный и яростью и ужасом одновременно, он беспорядочно метался по сцене, тщетно лязгая огромными зубами. Упорная деревяшка не давалась ему. Она всегда была неподалеку, но ровно на фалангу пальца дальше, чем он мог дотянуться. И всегда молниеносно оказывалась достаточно близко, чтобы нанести очередной удар.