— Что-то в этом роде, сударыня геноведьма. Что-то в этом роде. Я явился сюда не как арбитр. Мне ни к чему судить вас, ведь все вы оказались здесь и сейчас только потому, что действовали в соответствии с вашей природой. Я пришел за тем, что нужно мне. Ваш контракт выполнен и закрыт.
— Да, — эхом ответил Гензель. — Как знать, вдруг этого нам хватит, чтобы сбежать, а? Например, ты сделаешь какое-то зелье, чтобы истлела эта проклятая решетка…
— Как это случилось? — спросила она ровным сухим тоном, точно таким же, каким врач задает важные вопросы перед операцией. Никаких эмоций, никаких модуляций.
— Чтите вашу генетическую чистоту и отрицаете тлетворные генетические грехи?
Гензелю вспомнилась холодная келья и молчаливая женщина в строгом платье. Слепые лики святых, таращащиеся из стен…
— Я — ее нянька, — проворчал Гензель, понимая, что смех этот ничуть не обидный. Пожалуй, даже приятный — как мягкая кисточка цирюльника, освеженная розовой водой, которая смахивает с твоего лица пыль и приятно щекочется. Может, стоит консервировать смех принцессы про запас — и выпускать немного, когда на душе делается муторно и пусто?.. — Если бы не я, Гретель утонула бы под первым же дождем, забыв про то, что надо закрыть рот.