У него хватило терпения найти подходящую древесину, лишенную шипов и колючек, сломать несколько веток поменьше и развести небольшой костерок. Насаженные на импровизированные вертелы сочные мясные куски зашипели, роняя в огонь капли жира.
— Не знаю, — только и сказала Гретель. — У меня остались лишь старые образцы, по которым непросто определить свойства его теперешнего повзрослевшего организма.
Идти стало еще тяжелее. Снег, укрывший горы, скрыл редкие тропинки, замаскировал осыпи и булыжники под ногами. Они целыми днями брели по белому месиву, едва вытаскивая из него ноги, и беспомощно щурились, пытаясь разглядеть хоть что-то в окружающем их снежном водовороте. Теперь не разглядеть было даже ориентиров, и Гензель постоянно ощущал досаду, грызущую его изнутри, как голодная мышь точит корку окаменевшего сыра, — ему постоянно казалось, что они двигаются по кругу.
— Хватит, — сказал он решительно, — вы оба меня утомили. Ты, сестрица, со своими теоретическими штучками, и вы, папаша, со своим деревянным сынком. Уверен, что знаю, как решить этот вопрос путем наименьшего сопротивления. Как там называется тот трактир, где они засели?..
Гензель ожидал, что внутри окажется темно, тесно и липко. Ему никогда не приходилось бывать в чьих-то внутренностях, но он догадывался, что может там увидеть. И заранее ощущал под ребрами тревожный зуд.
— Мертва… — пробормотал Гензель, и ему показалось, что его собственные губы сделаны из того же холодного гладкого пластика, как у Бланко. — Ох, Человечество, что же я натворил…