— Приветствую вас, сын Карла! — Варрава расщедрился на самую доброжелательную свою улыбку. — Как долетели? Все в порядке?
Карраб Варрава мгновенно стал серьезен. Даже возникла на миг иллюзия, что на сцене находится совершенно другой человек. Осознавший торжество момента, бледный, пытливо вглядывающийся в темный зал, ищущий. И голос переменился, хоть и остался по-прежнему звучным.
Он слишком поздно вспомнил, что геноведьмам незнаком такт, как и представления о вежливости, принятые среди людей.
— Он ведь был мне как сын… Правду сказать, рос он своевольным, упрямым, как дуб. Рано начал дерзить, спорить. А что мне было делать? Я человек старый. Не розгами же его сечь? Да и толку? Думал, со временем он подрастет, станет рассудительнее. Но куда там! Чем дальше, тем хуже. Уже в три года Брутто сделался отъявленным хулиганом, первым на улице.
Молча кивнув, Гензель сорвал пшеничный колосок и стал ковыряться им в зубах. Колосок был чахлым, серым, колючим, но без ушей.
«А что, если бы на месте этого мутировавшего крокодила очутился ты? — проникнутый ядовитыми испарениями чужой голос проник в сознание. — Старая акула — неважный боец. Она способна лишь громко щелкать челюстями, отгоняя мелюзгу. Думаешь, это сработало бы с Бруттино?..»