— Боеприпасы основного калибра исчерпаны на восемьдесят процентов!
— Даже и не думай! — Забавно, Гензель и не знал, что в его теле сохранились запасы ярости, способные вспыхнуть в одно мгновение и опалить геноведьму. — Ты туда точно не пойдешь! Поняла? Пока я жив — не пойдешь! Мало мне тех четырех головорезов, так еще и за тобой приглядывать? Как ты это называешь? Последовательностью? Осторожностью?
— Цверги водятся в горах, — скупо ответил он. — Поэтому мы идем в горы.
Гретель кивнула. Всегда молчаливая, в последние дни она практически не открывала рта. То ли экономила таким образом силы, то ли ее рассудок, подчиненный неизменной логике, попросту сделал вывод о том, что его дальнейшее участие не обязательно в столь безнадежной ситуации. Гензель и сам охотно впал бы в спасительный транс, но знал, что это бесполезно — в подобных условиях его тело, напротив, сосредотачивалось и требовало деятельности.
— Твое ворчание не очень воодушевляет, братец.
Она оттолкнула его — и откуда только силы взялись — и упрямо зашагала к валуну, с трудом вытягивая из снега ноги. Гензелю оставалось только следовать за ней. Почти догнав ее, он вдруг замер, выкатив глаза: над валуном и в самом деле поднималась тонкая струйка белесого пара. Захотелось отвесить самому себе оплеуху. Только промерзшая голова от нее наверняка разобьется на куски…