— Здесь хорошая лаборатория. — Гретель уронила пустую консервную банку на пол и удовлетворенно растянулась на кровати. — Немного устаревшая, но…
То, что казалось ему грудой гниющей шерсти, когда-то было живым существом. Зверем. Или не зверем, но чем-то, что состояло с ним в родстве. Гниение быстро уничтожало тело и работало над ним уже не меньше недели. Кроме того, останками занялись здешние плотоядные плющи, жадно оплетшие их своими отвратительными сизыми жгутами. Плющи неспешно насыщались, едва заметно пульсируя и перекачивая полезные вещества. Их трапеза длилась достаточно долго, чтобы уничтожить большую часть внутренностей покойника, но от внешней оболочки сохранилось достаточно много, чтобы Гензель смог составить о ней представление.
— И почти не говорит. Полезное сочетание качеств для девушки в наше время… Я, как видите, не обладаю ни одним из них. Впрочем, если не хотите, я пойму.
Из недр Расщепителя раздался хриплый вой, от которого у Гензеля кровь обратилась жидкой глиной. Это был не человеческий вой и даже не животный. Пожалуй, ни одно существо проклятого Железного леса не смогло бы издать подобного. В нем была не просто ненависть, не просто боль. В нем была смерть — мучительная, страшная, сводящая с ума. Наверно, такие крики раздаются в адских котлах, где с людей заживо сдирают кожу…
Гретель вновь стала крутить тонкими пальцами прядь белых волос.
Гензель вскрикнул бы от боли, если бы горло повиновалось ему: геноведьма безотчетно сдавила его тело так, что явственно хрустнули кости. Кажется, она даже не заметила этого, поглощенная собственным рассказом.