— Говорят, ему это и не удалось в полной мере. Он избавился от внешних проявлений своей искаженной сущности, но его кровь отравлена бесчисленным количеством продуктов разложения и отторгающихся органов. Поэтому при нем всегда мистер Дэйрман со своими кровососами.
Гензель мотнул головой, но попробуй солги отцу, чьи глаза пронзают тело вместе со всеми его потрохами и мыслями подобно всепроникающему альфа-излучению. «Скруээ-э-пп-п-п! — насмешливо сказала механическая отцовская нога, явно издеваясь. — Какой трусливый мальчишка, гляньте только. Скруээ-э-пп-п-п!..»
Голос у него был мягким и звучным, но чуть-чуть надтреснутым, как металлический кубок с крохотным внутренним дефектом. Удивительно, но из-за этого он казался еще более звучным.
А потом от неожиданности едва не слетел с жесткой кровати. В комнате они с Гретель были не одни.
В одной из кукол страх пересилил ярость — размахивая руками, мул попытался спрыгнуть со сцены, нырнув в море столь же безобразных сородичей. Видимо, он не знал, что куклы и зрители принадлежат двум разным мирам, которые не могут пересечься. Зато об этом, несомненно, знал господин Варрава. Мул не успел пересечь границу сцены. Замер, выгнувшись в неестественной позе, словно пытался распластаться по стеклу. Вокруг него сухими оранжевыми искрами затрещал воздух. Мул закричал и попытался отступить, но поздно — что-то невидимое крепко держало его. А потом его кожа стала сереть, съеживаться и обращаться плывущей по воздуху черной взвесью. Мул кричал, пока у него оставался рот и голосовые связки, и длилось это не очень долго. То, что уцелело от него, так и осталось лежать на границе сцены — ворох почерневших костей, зола и тлеющие угли.
— Да. — Гретель опустила голову, спрятав руки за спиной. — В какой-то момент неизжитые инстинкты заставили меня неправильно оценить происходящее. Это исказило способность разума делать выводы.