Она никогда не капризничала, ничего не требовала, да и просила редко. А уж чтобы просила рассказать историю… Гензель подумал, что нынешнее приключение в лесу изменило не только его.
— Он обрек себя на что-то куда худшее, чем смерть или пожизненное заключение, — пробормотал Гензель, не в силах отступить от стекла. — Он обрек себя на выбор.
Обитель геноведьмы. Что может быть опаснее и хуже? Логово существа, которое отдалось запретной геномагии, скрывшись в лесу, несомненно, чтобы творить здесь что-то недоброе. Проклятый дом из живого мяса! Лучше бы они с Гретель сейчас тащились темными тропами Железного леса, изнемогая от жажды и голода…
Гензель вспомнил все известные ему истории о геноведьмах и решил, что если в них есть хоть толика правды, то у Гретель имеются неплохие шансы хорошо обустроиться в жизни. Иногда, говорят, геноведьмы живут в каменных домах посреди города, а иногда даже и во дворцах, но это, конечно, уже досужие вымыслы и сущая чепуха. Но вот что геноведьмы частенько водятся с людьми благородной, чистой крови — это уж наверняка. Гретель умная, она высоко взлетит, как птичка. Как знать, может, станет личным лекарем какого-нибудь знатного седецимиона, а то и тригинтадуона, — уже немалая честь. Правда, серебристого браслета с ее руки никак не снять, он на всю жизнь, и две единицы, выгравированные на нем, навек останутся позорным пятном.
Акула уныло подмигнула ему из глубин несуществующего моря. Она тоже все понимала.