Вазых мгновенно разозлился и так же мгновенно успокоился.
Попробовал бы мне кто, кто угодно, сказать это еще вчера днем. Умер бы этот кто, причем не сразу, а медленно и мучительно. А теперь я это сам себе говорю – и умираю. Медленно и мучительно. Это, оказывается, неприятно. И безнадежно как-то.
Услышав окрик директора, Сафаров встал, потер глаза, застегнул рубашку и неспешно побрел в сторону обрыва, ничем не показав, что делает это во исполнение просьбы – или хотя бы что услышал просьбу.
Насколько можно было разобрать в полумраке, нож был таким же, как у Гетмана.
Марина Михайловна вздрогнула, но потянулась решительней.
Мы с пацанами классно побалдели, потом пацаны на день рождения ко мне пришли, ништяк отметили, побесились как следует и вспоминали про это с удовольствием. Раз повспоминали, другой. На третий я усек наконец, что у пацанов уже свои дела, в которые меня, кента из чужого комплекса, посвящать не слишком интересно. Ну и не пошел я к ним больше. А они даже не позвонили.