Ирка, заскрипев, поднялась на локте и пыталась рассмотреть, что происходит.
– Или сторож проснется, услышит. Вечереет уже, ночью звуки лучше ходят. Стучать будем. Приемник твой включим, тоже вариант. Как зашипит, сторож и насторожится.
Лариса побрела к подъезду. Ей стало тоскливо – как было тоскливо в тихом левом уголке души последние лет семь, с того самого дня, как она впервые продела бельевую резинку в дырку квартирного ключа, повесила эту резинку на шею сыну и выпустила его гулять – одного, вместе с такими же пацанами с ключами на резинке. Такие у наших детей крестики, сказала однажды Ларисе соседка Вера. Лариса и не поняла, пока Вера не выдернула из-под кофточки собственный нательный крестик, золотой и маленький. У самой Ларисы крестика, конечно, сроду не водилось, она с детства привыкла к тому, что их только бабушки носят – ну и цыгане, которых она видала на базаре.
Мы возмущенно загудели про сколько ж можно и про вы ж обещали.
Больше приходить сюда я не собирался. Как-то неинтересно. Андрюха ведь даже попытки не сделал мне помочь, когда я чуваку морду бил. И отстал специально. А на фига мне такие друзья, которые отстают, когда махла начинается? Такие друзья никому не нужны. Потому что это не друзья ни фига.