– А если один Петр, другой Вазых, все чики-брики. А что там в пятой графе, никто, скорее всего, смотреть не будет. Кому надо глубоко копать, если и так понятно, что не еврей.
Папа не услышал, а слезы не выдавились и, кажется, замерзли. Во всяком случае, глаза больше не открылись.
– А, точно, – сказал Кошара, торопливо достал ручку, подумал, водя рукой над бумагой, и размашисто расписался.
– А я здесь, – сказал я виновато. – Я иду уже, мам.
– А что я намерен делать? Поженимся и будем детей растить.
Танька вроде заставлять не собиралась и вообще спрашивала немножко о другом, это я сам задумался и отвлекся. Но ответить ей было нечего даже после раздумий.