– Пап, я человека убил, – напомнил я и опять заревел. – Чего тут стараться, если я убийца получаюсь.
– Ты, Корягин, не знаешь, а другие знают. Вафин, например. Да, Артур?
На седьмом с половиной этаже пол был не белым, а просто грязным, пахло кислой едой и окурками, зато дверь пятой комнаты была приоткрыта, из щели сочился Челентано. Марина решительно промаршировала до двери и постучала. Дверь чуть отошла. Марина поморщилась от запаха, который, получается, шел в основном из этой комнаты, и подумала, что, может, черт уже с этим сахаром. Но тогда получится, что зря ходила.
Надоело мне заниматься. Шпагат не получался, нога выше головы не задиралась, стертая кожа на кулаках ныла, подобранные ветки от удара не ломались, а гнулись. Разок можно и на придурков танцующих посмотреть. Поржем хоть. А если Анжелка там будет – ну… Тоже поржем.
– С Галиной Петровной-то? – изумился я. – Не-е.
Главное было не брякнуться самому – и с этой задачей я справился, хотя разок налетел бедром на край перил и разок – голенью на край ступени. Но даже не матернулся, так, посчитал по-японски до десяти и обратно. Впрочем, света не было только на первых двух этажах. На третьем, Танькином, лампочка горела, так что последнюю дистанцию мы прошли нормальным шагом. Правда, я Танькину руку, холодную и тонкую, не выпускал – в основном потому, что она не отнимала. Так и дошли до самой ее двери за ручку, как детсадовцы. А может, наоборот.