– Согласится, – уверенно сказал Федоров. – И не таких обламывали.
Я огляделся, вытащил из кармана нож; с трудом присев, повалял его в ближайшей луже, в которой обмыл и руки, вытер все варежками, повалял и обтер нож снова, опустил в урну. Он даже не звякнул – значит, урна не пустая. Тем лучше. Выжал варежки, затолкал по карманам вместе с окоченевшими руками и побрел к Сане. Чтобы хоть немного согреться.
Юре, например, – вон, в дверь звонит, единственный, кто умеет звонить в дверь робко.
Пацан врубился в стенку и рухнул, лифт закачался и, кажется, поехал. Хамадишин потерял равновесие и упал на пацана. Пацан, надувая смешные кровавые пузыри под носом, заверещал: «Уйди! Уйди!» – и беспомощно, но удивительно остро ткнул Хамадишина в районе пояса – пальцем, что ли.
Каким еще парнем, подумал я с неудовольствием, опять настоящий камазовец какой-нибудь, плечистый и крепкий, не то что я. Сразу бы сказал – я бы точно отпинался.
Судьба такая, значит. Против судьбы не попрешь, против Маринки – тем более. Особенно когда она бесится.