Меня беспокоило поведение Шайдера. Нет, он не допускал никаких вольностей, и по-прежнему был предельно деликатен, но все чаще говорил вместо «я» — «мы», его взгляды становились настойчивее, а прикосновения горячее. Совсем немножко, на лишнюю долю касания, на более жаркую ноту, на взгляд, но эти изменения были ощутимы мной и окружающими. Мне не нравилось, как многозначительно и понимающе улыбается Тиана, когда мы уходили в кабинет вечерами, чтобы снова разбирать желтые пергаменты или старые фолианты. Мне не нравилось, что маленькое пространство кабинета стало казаться мне слишком тесным, и что Шайдер каждый раз оказывался слишком близко. Он склонялся надо мной, когда я читала, смотрел через плечо, и я чувствовала его дыхание на своем виске. Он шутил, но это дыхание слишком красноречиво прерывалось, тяжелело, касалось моих волос настойчиво и жарко. Он дотрагивался до моих плеч и рук, ненароком, небрежно, но за этой небрежностью таилась болезненная потребность дотронуться, необходимость ощутить, почувствовать, обладать…