Ноябрь 1911 года. Поезд Канн – Париж. Ночь
– Удачи! – говорит Терещенко и идет к лестнице. – И прощайте.
– Боюсь, что это будет последняя приятная вещь, сказанная мною сегодня, месье Терещенко. Я никогда бы не затеял этот разговор, оставайся я на своем посту. Но вместо меня здесь теперь будет месье Тома, а месье Тома, увы, социалист и очарован формой вашей революции, однако он не замечает ее внутренней сути. Ему нравятся красные флаги, «Марсельеза», Совет и обещания, поэтому он оптимист. А Рибо любит оптимистов. Ваш покорный слуга писал правительству правду, а тех, кто пишет правду, не любят.
Она тоже закуривает, наблюдая за Терещенко из-под ресниц.
– Однако, – голос у Савинкова спокойный, но это спокойствие обманчивое, – это не помешало генералу Корнилову удачно начать наступление. Это что, товарищи, получается? У Лавра Георгиевича армия есть, а у нас нет?
– Я реалист. Я терпеть не могу всех этих солдафонов, но ничего не могу предложить взамен.