Троцкий, спящий на диване, вскакивает, ищет на столе пенсне и снимает трубку аппарата.
– Как банально, да? Ни тебе литавр, ни трубного гласа… Кончается эпоха, друг мой. Мы стоим на пороге нового мира…
– Это правильно, – говорит Никифоров, не отводя глаз. – Главное – они исправляются.
– Это правило не для меня… – Терещенко поворачивается к крупье. – По десять тысяч франков на 17 и 23!
– Когда-нибудь, – говорит Моник так тихо, чтобы слышать ее мог только Мишель, – ты ее оставишь.
– Никак нет, товарищ Керенский, – говорит Полковников. – Нет вестей с ночи. Никаких. А утром, вы же знаете, мы остались без связи…