– Миша, Мишенька, – в голосе Елизаветы Михайловны искренняя радость, но выраженная очень сдержанно. Она тоже обнимает сына и даже касается его щеки губами. – Как же я рада тебя видеть! Но что это за дурацкие усы, Мишель! Они тебе совершенно не идут! Откуда ты узнал, что мы здесь! Мы же только сегодня прибыли!
Керенский жмет Терещенко руку, морщит лоб.
– В глубоком тылу нашей армии, не где-нибудь, а в Казани взрывают армейские склады… Вы понимаете, что это означает, Борис Викторович?
– Аааааа! – выдыхает толпа и окончательно останавливается.
В вестибюле Терещенко снимает пальто, сбрасывая его на руки гардеробщику, идет к кассе и покупает целую стопку жетонов. Потом закуривает и начинает оглядываться. В казино всегдашняя суета – гул голосов, треск шарика на рулетке, табачный дым, уходящий к потолку…
– Я занят семейным бизнесом – слежу за работами по реконструкции театров в Киеве и Петербурге, перестраиваю завод под Житомиром. Теперь мне не на кого положиться. Я один, Маргарит.